– Посмотрите, – сыщик разложил перед пареньком фотографии. – Вам приходилось видеть Владимира Корнеева с кем-нибудь из этих людей?

Молодой человек испуганно уставился на снимки.

– Меня не уволят? – оглянувшись, спросил он.

Всеслав вытащил пятьдесят долларов, положил ему в кармашек форменной жилетки. В конце концов, Проскуров велел денег не жалеть.

Паренек помялся и ткнул пальцем в одну из фотографий.

Глава 26

Ольховка – Москва. Октябрь

Господин Корнеев после посещения сыщика ночь провел без сна, не выходя из кабинета. Ему с большим трудом удалось сдержаться, чтобы не позвонить Владимиру и не отругать сердобольного сыночка за чрезмерную опеку. Кто его просил впутывать в их семейные дела постороннего человека? Взять бы да надрать уши противному мальчишке!

В том, что появление детектива – дело рук Владимира, Петр Данилович почти не сомневался. Кому еще придет в голову копаться в скандальных подробностях частной жизни господ Корнеевых? И как Володька не понимает, что делает семью объектом сомнительного интереса, превращает в посмешище?!

Несколько раз он хватался за трубку и, сжав зубы, клал ее на место. Взбучка ничего не даст, только вызовет очередную обиду и посеет семена враждебности между ним и сыном. А это сейчас ни к чему.

С портрета в роскошной золоченой раме на Петра Даниловича смотрела Феодора – слегка укоризненно и высокомерно. Художник, хотя и писал невестку с фотографии, сумел уловить ее редкую индивидуальность, сочетающую в себе подавленную страсть, незаурядный ум, волнующую женственность и жажду жизненного реванша. Феодора бросала судьбе вызов, пыталась отвоевать у нее то, чем ее обделили.

– Душенька, – шептал Корнеев, глядя на портрет. – Тебе не нужно меня убивать! Я у твоих ног и готов сложить к ним не только голову, но и свои миллионы. Что мне в них? Я насладился богатством, исчерпал радость от приобретения всевозможных вещей, домов, акций, заводов. И понял, что не испытал в жизни чего-то главного, а скоро мне придется уходить, таким же, каким я пришел в этот мир – нагим, беспомощным, с пустыми руками. Что я смогу взять с собой в бесконечное странствие? Воспоминание о нашей любви... только оно одно переживет все земное. Просто ты не осознала еще, что твое сердце проснулось, отозвалось на мой призыв. Иного быть не может! Разве ты не чувствуешь, как нас неудержимо влечет друг к другу неведомая, великая сила? Необоримый змей...

Вчера утром он позвонил Феодоре в гостиницу на Крите, где она проводила последние дни отдыха, и попросил ее приехать на день раньше.

– Я не могу больше ждать, – так и сказал.

Она долго молчала, а Корнеев прислушивался к ее далекому дыханию.

– Какой предлог мне придумать для...

Она запнулась, и Петр Данилович понял: речь идет о Владимире.

– Я возьму это на себя, – хрипло произнес он, обмирая от сознания, что она согласна и что Владимир ни о чем не должен знать.

Между ним и Феодорой появилось истинное понимание, когда слова почти не нужны, когда сердце сладостно вздрагивает в груди при одном только звуке голоса, смутном намеке, мелькнувшем воспоминании. Петр Данилович слишком хорошо знал, что сие означает. Он перестал обманывать себя в тот миг, когда заподозрил Феодору в покушении на его жизнь – и не ужаснулся. Даже мысль о Саше, со дня смерти которой не минуло еще полугода, не могла остановить его, приглушить новое чувство.

Господин Корнеев убедился, как хрупок мостик между жизнью и небытием. Он сумел дважды удержаться на нем. Чем окончится третий раунд поединка с подстерегающей его гибелью, не ведал никто.

Свекор тайно заказал большой портрет Феодоры и повесил его в своем кабинете, куда не допускал никого из близких знакомых, в том числе и Владимира. К счастью, они посещали друг друга крайне редко и в основном по необходимости. Теперь Феодора вошла в дом Петра Даниловича, пусть не по-настоящему, но эта игра заставляла вскипать кровь в его жилах. Он забыл, когда ощущал себя таким молодым, горячим и отважным, как сейчас. Возможно, никогда раньше.

«Я отбиваю жену у собственного сына», – как о чем-то вполне обыденном подумал господин Корнеев. Он попытался уловить в душе голос совести, сожаление или страх – напрасно.

«Она тебе не подходит, сынок, – мысленно говорил он Владимиру. – Это моя женщина, и я не отступлю. Выбирать не нам, а ей!»

Петр Данилович приобрел вместо разбитого в аварии «Мерседеса» другой, точно такой же. Он подчеркивал этим свою покорность судьбе и одновременно бросал вызов смерти. Противоречие являлось ключевым свойством его натуры, делая поступки Корнеева необъяснимыми с точки зрения плохо знающих его людей. Он накалял страсти до предела, обострял ситуацию до взрыва и с ликованием погружался в сотворенную им бушующую стихию.

Попрощавшись с Феодорой перед ее отъездом на Крит, Петр Данилович вызвал своего нотариуса и сделал завещание, по которому бо?льшую часть принадлежащего ему имущества и денег оставлял Феодоре. Сыну было назначено приличное пожизненное содержание, не идущее ни в какое сравнение с основными средствами, достающимися по завещанию Феодоре Евграфовне.

На третий день господин Корнеев по телефону связался с ней, расспросил, как она добралась, как устроилась в гостинице, хорош ли номер, и напоследок, словно вскользь, сообщил о содержании своего завещания. Тем самым он давал Феодоре время прийти в себя, обдумать новое положение вещей и принять решение. Теперь смерть свекра открывала ей прямой и легкий путь к богатству, минуя Владимира.

Кроме Феодоры, нотариуса и самого Петра Даниловича, о документе никто не был поставлен в известность. Господин Корнеев потирал руки.

– Ну, душенька, каково тебе там, на морском берегу? Что сердечко-то подсказывает?

Сноха оказалась под стать свекру – ни словом, ни голосом себя не выдала. Петр Данилович больше не звонил, она тоже молчала. Какие мысли роились в ее царственной головке? Шли дни... И вот по истечении времени ее пребывания на Крите Корнеев не выдержал, позвонил ей и, повинуясь непреодолимому импульсу, попросил приехать раньше срока. С Владимиром, который собирался встречать жену на следующий день, как-нибудь уладится.

«Я придумаю, что ему сказать, – решил Петр Данилович. – Потом. После встречи с Феодорой».

Появление в Ольховке частного детектива выбило его из колеи, привело в бешенство. Что себе позволяет Володька, этот инфантильный баловень? Как он посмел вынести сор из избы, доверить постороннему семейные проблемы? Да еще всплыл откуда ни возьмись чертеж инока Силуяна. Чепуха какая-то!

«Однако пустые сетования ни к чему не приведут, – встряхнулся господин Корнеев. – Будь, что будет».

Пора было ехать в Москву за машиной. Дело в том, что новенький «мерс» стоял в городском гараже. Гнать его в Ольховку хозяин счел лишним, ведь с Феодорой они встречаются в Москве, а этот автомобиль предназначался именно для их встреч.

Петр Данилович оделся, вышел на крыльцо. Начинался мелкий затяжной дождь. Белесая мгла заволокла деревья за забором, кромку леса, и казалось, что дом стоит посреди простирающегося во все стороны тумана.

Во дворе уже ждал джип, шофер прохаживался рядом, курил, поглядывая на небо.

– Быстро не поедем, – с сожалением сказал он. – Видимость паршивая.

По дороге Корнеев представлял себе, как он увидит Феодору, идущую по мокрому асфальту ему навстречу. Почему именно по асфальту?

Посреди молочной мути автомобиль будто мчался в никуда; небо и земля сливались, лобовое стекло покрывалось мелкими каплями. Хорошо, что Феодора прилетит на «Боинге», снабженным современным оборудованием, самолет такого класса может садиться в тумане. Петр Данилович прикинул по времени – если так медленно ехать, он опоздает в аэропорт. Еще надо взять из гаража машину, купить цветы. Он загадал: успеет встретить Феодору – значит, она станет его женой на все отведенные ему судьбой годы. Не успеет...