– Пробка! – обернулся к нему водитель. – Наверное, впереди авария. Придется ждать.

– Объехать никак нельзя?

– Не получится, Петр Данилович.

Ни разу в жизни минуты не тянулись так мучительно долго, каждая – словно песчинка из колбы божественных часов, ставшая вдруг тяжелой, как гора. Время отказалось быть союзником господина Корнеева, то ли потому, что он дерзнул полюбить жену своего единственного сына, то ли потому, что испытывало его на прочность.

Мало-помалу машины двинулись, и джип прибавил скорость, рискованно обгоняя их. Показались московские окраины, тонущие в серовато-белой пелене.

Поскольку Корнеев хотел скрыть от всех свою поездку в аэропорт, он отпустил джип и водителя, едва они добрались до ближайшей станции метро.

– Дальше я сам, – сказал шоферу. – Свободен до завтра.

Тот в недоумении постоял, провожая взглядом хозяина, развернулся, поехал навестить сестру, живущую с племянниками на Рязанском проспекте.

Петр Данилович редко пользовался подземкой: не любил суеты, толпы, переполненных вагонов. Но в данном случае метро надежнее, этому виду транспорта туман нипочем. Нетерпеливо поглядывая на часы, господин Корнеев доехал до нужной станции, вышел на улицу, в сырую морось, торопливо зашагал к гаражу. Мысль проверить колеса и вообще состояние автомобиля не пришла ему в голову из-за спешки. Заезжать в мастерскую значило потерять как минимум час.

Через пять минут он уже ехал в направлении аэропорта, куда должна была прилететь Феодора. Времени оставалось в обрез. «А цветы»? – вспыхнуло в уме. Что, если он не сможет приобрести достойный букет там, на месте? «Мерседес» резко притормозил у магазина «Флора», Корнеев выскочил и побежал к стеклянным дверям... взрывная волна ударила в спину, швырнула его вперед... Падая, Петр Данилович краем глаза заметил – или это ему только показалось, – что он видит свою новую машину в клубах дыма и пламени.

– Зачем? Зачем... – вспыхнуло в меркнущем сознании... и растворилось в черноте.

* * *

Утро того же дня

– Погодка, как по заказу! – радовался Смирнов, завязывая в прихожей кроссовки. – Я и мечтать не мог о таком подарке матушки-природы.

– Ты куда? – удивилась Ева.

Ночью, так и не дождавшись Всеслава, она уснула. Когда он пришел домой из «Гюльсары»? Небось не выспался, но бодрый, как огурчик.

– Потом все расскажу, – он поцеловал ее в щеку. – Стриптиз потряс меня до глубины души. Просто не знаю, как я до сих пор жил без восточной эротики?

Сыщик схватил спортивную сумку и скрылся за дверью раньше, чем Ева успела отпустить ядовитое замечание по поводу вульгарных голых девок, заставляющих мужчин пускать слюни.

Она и не собиралась. Подумаешь, «Гюльсара»! Еве в голову пришла куда более интересная идея, чем дразнить Славку ночными развлечениями сомнительного характера. Хочется ему восточной эротики? На здоровье!

Ева зевнула, поставила воду для кофе и задумалась, подперев подбородок сложенными в замок руками. В ее уме настойчиво крутилась то одна, то другая фраза с дискеты инженера Хованина: «Нужно предотвратить самый первый момент ужасного заблуждения. Начать все сначала и закончить так, как должно. Как завещали боги». И еще: «Он сам хотел умереть».

Что бы это могло означать? Кто захотел умереть? Почему? Что именно необходимо предотвратить, начать сначала? В чем заключался завет богов? И о каких богах идет речь?

Ева задавала себе вопрос за вопросом, стараясь привести смысл записей Хованина в соответствие со своей догадкой о смысле символа, по ошибке названного Олегом перевернутым полумесяцем. Ошибался ли инженер? Постепенно картина начала проясняться, блеснула смутная версия, абсурдная, но только на первый, поверхностный взгляд. А если принять ее за рабочий вариант, все упорядочивается, выстраивается. Безумие Хованина – не совсем безумие, или... текст с дискеты раскрывает сакральную суть мифа о...

– Боже мой! – воскликнула Ева, вскакивая. Она чуть не задохнулась от собственной мысли. – Это невозможно! История стара, как мир. Кто-то хочет переписать ее наново? Невероятно! Я просто не могла додуматься до этого!

Она подошла к окну, распахнула форточку, впуская холодный сырой туман, и подставила ему пылающее лицо.

– Смирнов будет смеяться надо мной, – шептала Ева. – Он ни за что не поверит. Ни за что! Я бы и сама не поверила.

Она забыла о кофе, вода бурлила, выкипая, забыла о голоде, забыла обо всем, кроме листка с распечатанным текстом. Перечитать его немедленно!

Ева положила листок на стол перед собой и впилась в него глазами, заново осмысливая строчку за строчкой. Повествование из путаного набора слов превращалось в нечто последовательное, обретало краски, формы и сюжет.

Тем временем сыщик шел к автостоянке, на ходу он звонил по мобильному Уваровой.

– Люсенька, у меня к вам вопрос, – сказал он, едва она взяла трубку. – Вы не искали по просьбе Олега сведений о керосиновых складах поблизости Симонова монастыря? Не торопитесь с ответом, ради бога. Подумайте!

– Да... кажется, было такое. Керосиновые склады... Точно, вспомнила! – оживилась Уварова.

– А о чем говорилось в материалах?

Она помолчала, пытаясь найти в памяти ответ.

– Нет, не могу сказать. Я для Олега много разных данных выбирала, все перепуталось. Да я и не вчитывалась, не вдумывалась! Мне это было без надобности.

– Жаль! Но ничего не поделаешь. Извините. Постойте! – спохватился Смирнов. – Может быть, в компьютере сохранился файл?

– Я все сохраняла на дискетах. Поискать?

– Буду вашим должником, Люсенька! – обрадовался он. – Когда заехать?

– Через полчаса. Я вам распечатаю.

«Надо встретиться с прорабом, о котором говорил Корнеев, – без всякой видимой связи с предыдущим разговором решил вдруг Всеслав. – Стоит с ним побеседовать. Там разберусь, о чем».

Он сел в машину, поехал к Уваровой, забрал листы с материалами, просмотрел их. Туман в его уме чуть-чуть рассеялся, чего нельзя было сказать о тумане на улицах.

Пришлось включить фары. Сквозь густую мглу Смирнов ехал дальше, стараясь не отвлекаться на мысли, роем кружившие вокруг одного и того же: что он надеется отыскать там, куда направляется?

Спустя два часа сыщик поставил свою «Мазду» на обочину, густо усыпанную разноцветной листвой, вышел, взял кое-что из сумки, рассовал по карманам и зашагал в глубь леса. Под ногами шуршало, на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Лес стоял в тумане, словно призрак, сверху моросило, и монотонный шорох мельчайших капель создавал иллюзию отрешенности, полной изоляции от привычной реальности.

«Только бы не заблудиться, – думал Смирнов. – Выйти, куда следует».

Стволы деревьев темными колоннами возникали из мглы. Молчаливые стражи своих владений, они обступали его со всех сторон, угрюмо провожая взглядами незваного гостя. Несмолкаемый шепот капель действовал на нервы: словно невидимые сопровождающие едва слышно переговаривались, обсуждая пришельца, чужака.

Всеслав прикинул, где он находится, замедлил шаг, внимательно вглядываясь в белесое марево. Да, плохая видимость, с одной стороны, отличный помощник в его деле, а с другой – помеха. Зазевавшись, он чудом не налетел на толстый почерневший ствол березы. Старая кора, вся покрытая рубцами времени, была шершавой и мокрой на ощупь. Давние шрамы, проделанные на ней топором, говорили о собирателях березового сока, которые потом забросили свой промысел. То ли старое дерево им пришлось не по душе, то ли... Одна зарубка показалась сыщику более свежей, чем другие, он провел по ней пальцами. Для сбора сока широковата, и форма странная... перевернутый полумесяц!

– О-о! – вырвалось у Смирнова. – Не брежу ли я?

Желание протереть глаза сменилось лихорадочным возбуждением. Не понимая, что нужно искать, Всеслав оглядывался – на деревьях ничего такого не спрячешь, значит...